— Помолчи! — отчаянно взмолилась она. — Как можно говорить такое вслух?!

Его рука уже под платьем поглаживала ее упругий живот, опускаясь все ниже.

— От этого тебе хочется делать такое, о чем ты стыдишься говорить, не правда ли? Не снимешь ли ты платье, а я подниму тебя на себя, как в тот первый день у пруда? — Под его рукой мышцы ее живота напряглись, желая его. — Ага, чувствую, очень хочешь. Давай посмотрим, насколько сильно. — Его рука принялась покручивать ее влажный бугорок. — Уже трудно сдерживаться. — Он прижался губами к ее уху. — Не лучше ли закрыть глаза и позволить мне делать с тобой то, чего и тебе не терпится? Тогда завтра ты успокоишь себя тем, что я силой взял тебя.

Ее тело горело, ныло от боли. Она выгнулась вперед и вверх, постанывая от желания.

— …Впрочем, я не позволю тебе солгать себе и мне. Я не войду в эту прекрасную горячую узкую норку, меня жаждущую. Не стану впускать в тебя свое семя, пока ты сама не попросишь меня об этом.

Снова не спеша он начал ласкать бугорок большим пальцем, трогая его и теребя. Под пальцем он словно бы вырос. Невольно Бринн вжималась своим горячим раскрытым лоном в его ладонь.

Острое желание резким толчком вскинуло ее тело, и, не удержавшись, она вскрикнула.

— Тогда зачем… ты делаешь это? — задыхаясь, спросила она. — Ты ведь не получишь удовольствия, не удовлетворишь свою плоть.

— Это может убить меня, — мрачно соглашался он.

— Тогда отпусти меня к Эдвине. Я этого не вынесу.

— Вынесешь! — зло ответил он. — Я не перестану ласкать твое тело, пока оно не затоскует по моему прикосновению. Я дам тебе удовольствие и мучение. Я стану будить тебя среди ночи языком, или пальцами, или голосом, повторяя, что я возьму тебя, когда ты сама меня об этом попросишь.

— Пожалуйста… Я никогда не смогу попросить тебя об этом.

Два пальца глубоко вошли в ее разгоряченное лоно.

— Помолимся за просветление нашего разума и за то, чтобы ты попросила меня взять тебя.

Невыносимо прекрасно…

«Грех, — сонно подумала она, — это, должно быть, сон. Этого не может быть…»

— Шире… — донесся до нее откуда-то из глубины голос Гейджа. — Еще пошире, Бринн…

Ее тело охотно подчинилось.

Его язык!

Она широко раскрыла глаза, когда его язык, твердый, шершавый и чувственный, приник к ее нежному бугорку и стал его ласкать, покусывая.

— Гейдж. Не надо! — взмолилась она. — Так не…

Его… голодный рот.

Зубы… нежное покусывание.

Ее тело дернулось, и она закусила губу, перестав в наступившей темноте понимать, что происходит вокруг.

Приняв ее ответное движение, он обхватил руками ее ягодицы и удержал, чтобы она не смогла отклониться от его ласк.

Когда он кончил, она продолжала лежать, при каждом вздохе содрогаясь каждой клеточкой своего тела.

Он обнял ее за плечи.

— Так нехорошо! — срывающимся голосом сказала она. — Я никогда не слышала, чтобы мужчины сотворили такое с женщинами. И…

— Не переживай! — прервал он ее. — В Византии так очень часто ласкают женщин. Я доставил бы тебе это удовольствие еще раньше, но мне так хотелось поскорее войти в тебя. — Он крепче прижал ее к себе. — Давай спать.

— Так ты снова этим можешь разбудить меня?

— Я же предупреждал. Надеюсь, что смогу показать тебе другие способы. — Он начал сжимать ее груди через шерстяную ткань платья. — Вот уж что мешает и не на своем месте.

— Я не сниму его. — Конечно, оно не спасет, но Бринн почувствовала бы себя совсем беззащитной в его объятиях. — И не проси.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Я хочу, чтобы ты его сняла.

— Проснись, Бринн, — прошептал Гейдж. — Раздвинь ноги.

Опять? Словно по сигналу, она почувствовала тепло между бедер. Она уже не знала, сколько раз будил он ее в эту ночь. В очередной раз его рот присосался к ее груди, пока пальцы доводили ее до вершины блаженства.

И снова его рот…

Она вытянулась в жадном призыве.

— Не теперь, — гортанным голосом произнес он. — Скоро рассвет.

Холодное влажное полотно легло между ее бедер. Она открыла глаза.

— Что ты делаешь?

— Успокаиваю тебя. Сегодня тебе предстоит долгий переезд, а я всю ночь наслаждался твоей сладкой… — Он помолчал, подыскивая точное слово, но так и не назвал по имени вожделенную часть ее тела. Только спросил: — Тебе больно?

— Нет.

Ей захотелось ощутить в том месте его руки и рот еще раз, а не его «успокоительное» полотно.

Полотном он прижал мягкие завитки волос на лобке.

— А грудь больно?

— Нет.

Грудь слегка побаливала. Он припадал к ней, словно голодный ребенок. Его неистовое посасывание заставило ее кончить.

— Твоя грудь очень чувствительна к прикосновению, — хрипло сказал он. — Она твердеет и набухает, как спелый фрукт. Мне хотелось бы присосаться к ней, когда у тебя будет ребенок.

У нее перехватило дыхание, так отчетливо встал перед ней нарисованный его словами образ. В ее чреве набирает силы зачатое ими существо, обнаженное тело Гейджа лежит на ней, а его губы ласкают ее грудь.

— И этого тебе тоже хотелось бы, — сказал он. — Посмотрим, что я смогу сделать. — Он отбросил мокрое полотно и протянул ей платье. — Одевайся, быстро. Они скоро проснутся.

Когда же она разделась? Бринн смутно припомнила, что в один из моментов ее обуяла страсть снести все преграды, разделявшие их друг от друга, они слишком мешали ей. Так хотел Гейдж, но нельзя было назвать победой то, что он получил. Его руки держали ее обнаженное тело, развлекаясь с ним, как с долгожданной игрушкой.

Она быстро натянула на себя платье. Так лучше. Холодная шерсть, облегающая тело, вывела ее из состояния сладостного возбуждения.

Гейдж не сводил изучающего взгляда с ее лица.

— Знаешь, сегодня ночью я сделаю то же самое. Так будет еженощно. Твое тело так привыкнет к моим рукам, губам, что ты не сможешь и дня прожить без меня.

Она ужаснулась очевидной правоте его слов. Уже теперь ее тело тосковало без его прикосновений, она чувствовала себя наполненной им и чувственной, какой не была раньше. Не глядя на него, она заторопилась:

— Мне надо разбудить Эдвину.

— Раздевайся! — Гейдж был немногословен.

Бринн сняла платье через голову и легла спиной к нему. Прошло четыре ночи, их она уже предвкушала днем. Сможет ли она теперь вообще спать, не чувствуя его рук на своем обнаженном теле?